1918. Горничная Дженни
Кинопьеса. 1793 м.
Т-во «И. Ермольев» (М.).
Выпуск 26.11.1918.
Сцен., реж. Яков Протазанов,
опер. Федор Бургасов,
худож. Владимир Баллюзек.
Актеры: Ольга Гзовская (Дженни), С. Павлова (графиня Шамберо, ее мать), Владимир Гайдаров (Жорж Анжер), Ольга Кондорова (баронесса Анжер, его мать), Иона Таланов (Франсуа, камердинер), Дмитрий Буховецкий (Николя, лакей), В. Мак, Владимир Баллюзек.
Фильм сохранился без надписей.
После смерти графа Шамберо его семья, состоявшая из жены и молоденькой дочери, осталась без всяких средств к существованию. Но, несмотря на угрожающую нищету, графиня Шамберо решительно противилась стремлениям Дженни взять какую-либо работу. Не видя другого выхода, молодая девушка решилась тайно покинуть дом матери, чтобы в другом городе подыскать себе подходящих занятий. Несмотря на блестящее образование Дженни, долго ее поиски оказывались тщетными из-за отсутствия рекомендаций. Наконец счастливый случай помог ей устроиться в качестве горничной в богатом доме баронессы Анжер. Приезд сына баронессы, молодого авиатора Жоржа, внес в дом новую струю. К тому же восхищение Дженни молодым героем вскоре перешло в чувство первой любви. Но ее униженное положение в доме, злобное отношение к ней прислуги, происки влюбленного в нее лакея Николя, а нередко холодные замечания баронессы — все это отравляло жизнь молодой, одинокой девушки. Между тем и барон Анжер обратил внимание на оригинальную горничную. Однажды он встретил ее на выставке картин. В другой раз — был свидетелем ее мастерской игры на рояле. Однажды на холостой вечеринке у Жоржа Анжера один из гостей позволил себе фамильярность по отношению Дженни. Возмущенный дерзостью гостя, Жорж вызвал молодого человека на дуэль. Поединок состоялся, и барон был серьезно ранен. Неотступно ухаживала Дженни за любимым человеком, и только ее заботы спасли ему жизнь. Жорж стал мало-помалу поправляться. Тем временем раскрылось инкогнито таинственной горничной. Доктор, лечивший Жоржа Анжера и знавший молодую девушку как графиню Дженни Шамберо, рассказал о ее знатном происхождении. Молодые влюбленные соединились, и ничего не знавшая о грустных страницах повести Дженни ее мать узнала лишь о радостном событии в ее жизни — помолвке с бароном.
КГ. 1918. № 7. 4
<…> То, что мы видели под скромным заголовком «Горничная Дженни», — есть подлинное искусство экрана. Слава Богу! В первый раз за большой промежуток времени зритель ушел из кинематографа не с досадным чувством человека, волей-неволей выслушавшего и увидевшего за вечер много ненужных и скучных глупостей. Зритель ушел, обрадованный тем, что увидел на экране отражение жизни, какая она есть, без уродливых выдумок, без небывалых страстей и без претензий на глубокие идеи, восприняв которые зритель с досадой говорит: «У кино на рубль амбиции и на грош амуниции!» В самом деле — сюжет прост, неглубок и даже не блещет новизной… И вот из этой простой фабулы возникает прелестная, полная жизни и движения пьеса, за ходом которой зритель следит с напряженным вниманием, радуется радостью ее героев, искренно смеется, когда они веселы, и тревожно затихает, когда им грозит опасность. Пишущему эти строки пришлось увидеть г-жу Гзовскую на экране после долгого перерыва. Большой артисткой г-жа Гзовская была всегда; но за это время она стала еще и прекрасной киноартисткой. Редко приходится слышать в Кино такой восторг публики, доходящий до визга, такие аплодисменты, какие она вызвала прелестной сценой игры с маленьким бароном и другой сценой, когда она жадно слушает рассказ авиатора. Вообще мы видели уважаемую артистку в одной из лучших ее ролей.
Прекрасным партнером ей был и Гайдаров, сумевший вложить много искренности и много силы в неблагодарную роль благородного героя а lа Гаррисон. Забывался шаблон сюжета, мы имели пред собой живого, милого, интересного и пылкого юношу, в молодой героизм которого верилось охотно. Было курьезно видеть, как горячо желала публика благополучного окончания пьесы, как насторожились зрители, когда в середине ее запахло мелодрамой. Радостный вздох облегчения пронесся по зале, когда стало ясно, что герой выздоровеет и картина не кончится под хриплый вой фисгармонии.
Хочется отметить постановку, сделанную с большим вкусом, павильоны не кричат дешевым великолепием, но составляют гармоничный и интересный фон. Центр внимания зрителя покоится все время на игре актеров, как это и должно быть, но обстановка, порой изящная и интересная, дополняет общее отрадное впечатление. Интересна опасная сцена у камина, взятая ново и оригинально, хорошо задуман приход кардинала; эффектен дым поезда, создающий иллюзию движения. Не понравился нам лишь кричащий, аляповатый герб на спинке стула; сомнительно встретить в графском доме такую претенциозную и неизящную вещь, присутствие которой даже нарочно подчеркивалось. Неужели после явного и постоянного успеха подобных пьес непонятно еще, как не нужны, как гибельны для Кино потрясающие, фальшивые и нелепые «сенсации»?
А. Остроумов. — КГ. 1918. № 8. 3
Я вспоминаю сцены из «Горничной Дженни»: <…> Жорж Анжер только что покинув постель больного и впервые сел в кресло. Около него дежурит Дженни… В Анжере зарождается чувство симпатии к ней, они только-только как бы «приспосабливаются» взглядами друг к другу, бросая отрывочные короткие реплики. Яков Александрович, помню, настаивал на замедленном ритме сцены и диктовал свои знаменитые паузы, когда, например, взгляд Жоржа задерживался на Дженни. «Вот тут глаз в глаз и… пауза, пауза, пауза… Дженни опускает глаза, паузочка, она быстро встает, поворачивается и собирается уйти… Жорж окликает ее… В дверях она задерживается, не поворачиваясь… пауза, пауза… потом поворачивается и говорит: “Мне надо приготовить вам лекарство, уже время принять его!” Пауза… поворот и уход… Жорж остается один. Смотрит вслед… опять пауза, пауза, пауза… Потом его локоть ложится на подлокотник кресла, голова опускается на кисть руки, Жорж задумывается: “Что за странная девушка?” Пауза, пауза… И… диафрагма». Ритмически разную жизнь Жоржа и Дженни Яков Александрович великолепно чувствовал и, соответственно своему чувству, строил сцену, добиваясь правильной смены ритмов и кусков. Совершенно по-другому он ставил решительное объяснение Жоржа с Дженни. Жорж уже здоров. Он полон любви и сил. Он уже твердо знает, что Дженни только выдает себя за горничную. Его жизнь в кадре идет в совершенно особом ритме: это быстрые и резкие переходы из одного куска в другой, это задержки в тех местах, где Жорж, не говоря ни слова, никаких слов, только глазами говорит Дженни о своей любви.
В. Гайдаров, 1966. 101 — 102
Протазанов умел добиться от актера выразительности: детально разрабатывая образ, обговаривая мельчайшие подробности внутренней его жизни, особенно внимательно относясь к мимике и выражению глаз актера, никогда ничего не навязывая, а лишь подводя своей системой к тому, чтобы сам актер делал то, что хотелось получить от него режиссеру, он фактически суммой своих приемов приводил актера к максимальной отдаче себя в образе. Протазанов никогда не занимал в главных ролях «типаж», а привлекал крупных актеров. Если на маленькие роли привлекались более слабые актеры, то и с ними терпеливо и вдохновенно Протазанов добивался жизненной правды и выразительности. Поза, голая форма без содержания никогда его не увлекали, они были чужды его темпераментному режиссерскому таланту.
<…> Нам было очень легко работать вместе с Яковом Александровичем <…> в нем отсутствовало упрямство и самомнение. Он всегда охотно выслушивал все предложения актера и никогда не считал, что то, что сказано им, незыблемо и является единственно правильным.
<…> Утро… Начало съемки… Яков Александрович раньше всех в павильоне <…> Голос его слышен повсюду. Голос, но не крик. Вот в коридоре он напевает что-то… Стук в дверь… Он входит в уборную к актрисе или актеру. Для каждого он находит нужное приветливое слово, чтобы подготовить к работе. Осмотрит грим, прическу, поговорит о предстоящих сценах и напомнит все найденное в работе на репетициях, словом, он весь полон тем, что предстоит впереди.
<…> Протазанов очень любил выразительность глаз, взгляд действующего лица. Только он один из всех режиссеров умел через выражение глаз ловить переход к следующему этапу игры, чувствуя нужную длительность взгляда. Его знаменитые сигналы во время репетиций: «Пауза… вглядывается… вглядывается… пауза… вспомнила… пауза… пауза… пауза… опустила веки». Или «Вглядывается больше… пауза… увидела… отвела глаза…» — были не подсказыванием, не диктатом того, что должны выполнять актриса или актер, а абсолютным слиянием с внутренней жизнью актера. Это «пауза, пауза» произносилось всегда по-разному, в зависимости от того чувства, от той задачи, которой жило действующее лицо. Никогда не произносил он «пауза» громко, ибо этот чуткий режиссер, так любивший актера, хорошо понимал, что глаза — это зеркало души, чувство идет через глаза, и что это чувство нечто очень тонкое, интимное, к нему надо подходить осторожно, его легко спугнуть.
<…> Во время самой съемки Протазанов ничего не говорил. Все <…> он делал только во время репетиций, перед самой съемкой. <…> Мое самочувствие во время работы с Протазановым в часы, когда он стоял у аппарата, было таким же, как бывало на сцене, когда чувствуется абсолютный контакт со зрительным залом <…>. В фильме «Горничная Дженни» Протазанов работал с ребенком. Роль брата героя фильма Джорджа исполнял девятилетний мальчик. Яков Александрович очень быстро нашел с ним контакт. Маленький Женя понимал и выполнял все задания с полной непосредственностью и очень просто. Мне особенно хорошо запомнилась одна сцена, в которой младший брат, подражая старшему, делает то же, что делает взрослый брат. Содержание сцены таково: за горничной Дженни грубо и нагло ухаживает молодой лакей; в то время, когда Дженни, стоя на лестнице у буфета, расставляет на полке посуду, лакей пытается обнять ее. Дженни дает ему пощечину, такую звонкую, что в соседней комнате это услыхали Джордж и его братишка. Они входят в комнату, где находится Дженни, видят ее и усердно натирающего поднос, отвертевшегося лакея и спрашивают, что случилось. Дженни отвечает: «Я случайно разбила бокал». Старший брат, конечно, этому не верит, глядя лукаво на Дженни, он переспрашивает: «Разбили бокал?» — и, смеясь, проходит мимо Дженни, заложив руки в карманы. Буквально то же самое проделывает и младший брат. Для ребенка это уже игровой момент, и здесь было важно очень тонко провести игру, потому что мальчик не понимает ответа Дженни и того, что произошло между нею и лакеем, тогда как старший брат отлично понимает, что лакей позволил себе какую-то наглость, за которую и получил заслуженную кару. Яков Александрович так объяснил маленькому актеру, как надо вести эту сцену,что тот, поняв режиссера, исполнил ее блестяще. Во время показа картины зритель от души смеялся, когда перед его глазами проходил этот кусок.
<…> А как относился Протазанов к выпуску картины! Когда художником делался плакат, первое место занимали имена актеров. Он тщательно проверял подготовку рекламы, обсуждал плакаты, которые делал художник, и к этому обсуждению привлекал актеров. Рекламные фотографии актеров <…> изображали сильные игровые сцены. Групповые съемки все были очень содержательные и полны выражения, все были даны в движении.
О. Гзовская, 1948. 254 —255, 258—260, 264