Драма. 1920 м.

Т-во «И. Ермольев» (М.).

Выпуск 14.V.1918.

Сцен. Александр Волков,

реж. Яков Протазанов,

опер. Николай Рудаков и Федор Бургасов,

худож. Владимир Баллюзек, Александр Лошаков и В. Воробьев (костюмы),

грим А. Шаргалина,

композ. Евгений Букке.

Актеры: Иван Мозжухин (князь Касатский, в дальнейшем — отец Сергий), Ольга Кондорова (графиня Короткова), В. Дженеева (Мэри, ее дочь), Владимир Гайдаров (Николай I), Николай Панов (отец Касатского), Наталья Лисенко (вдова-купчиха Маковкина), Иона Таланов (купец), Вера Орлова (его дочь), Петр Бакшеев (молодой монах), Поликарп Павлов (привратник монастыря), Николай Римский (епископ).

По повести Л.Н. Толстого.

В ателье Ермольева мобилизованы все артистические и художественные силы в связи с предстоящей постановкой такого капитального произведения, как «Отец Сергий» Льва Толстого. Судя по замыслам режиссуры, постановка должна превзойти даже такой шедевр русской кинематографии, как «Пиковая дама». Мысль перенести на экран такое художественное произведение литературы, как «Отец Сергий», сама по себе настолько интересна, что осуществление ее явится большим событием в жизни экрана, тем более, что в распоряжении фирмы Ермольева есть средства осуществить самые грандиозные художественные возможности. Ставит пьесу режиссер Я.А. Протазанов. «Отца Сергия» играет И.И. Мозжухин. Ввиду неожиданной болезни Я.А. Протазанова работы над постановкой перешли пока к А.А. Волкову, который на днях выезжает в Звенигород для съемок натуры.

КГ. 1918. № 12. 6

Когда хозяева ставили так называемые «боевики», которые теперь без всякого смысла называют ведущими картинами, то на декорации затрачивались довольно крупные суммы. Так, например, у Ермольева была прекрасно сделана церковь для картины «Отец Сергий» по Л. Толстому. Декорация стоила дорого, и потому Ермольев распорядился, чтобы она была снята еще не менее двух раз. Так и сделали <…> включили сцену свадьбы в этой церкви. Так же поступали и другие предприниматели.

И. Перестиани, 1937-31

<…> В феврале 1918 года у парадной двери моей квартиры раздался резкий звонок. Отворив дверь, я увидел <…> Ивана Мозжухина, он вошел, скорее — ворвался в переднюю и, даже не поздоровавшись, закричал:
— Едем! Одевайтесь! Нас ждут!
Moи недоуменные вопросы он немедленно прервал:
— Едем! Нас ждут Ермольев, Протазанов, мы ставим «Отца Сергия» Толстого, вы будете работать с Протазановым, будете его правой рукой. Да едемте же… — Снял с вешалки мое пальто. — Одевайтесь! Нас ждет машина!
И вот мы мчимся по Арбату в хоромы киноателье. <…> Кабинет роскошный, даже слишком роскошный. Стены увешаны фотографиями знаменитых протазановских картин. Ермольев одет по последней моде, какая-то обшитая черным шнуром визитка, галстук-пластрон. Меня он принял очень приветливо. У окна стоял высокий, стройный человек в солдатской шинели, это был Протазанов <…> Протазанов <…> посоветовал перечитать «Отца Сергия» и завтра же приехать на фабрику для разговора о сценарии. <…> На следующее утро я пришел к Я.А. Протазанову, в кабинете у него уже сидели художники кинокартины «Отец Сергий» — В. Баллюзек и А. Лошаков. Шли споры. Как я понял, художники были разных творческих устремлений, и режиссер старался помирить их. Протазанов, познакомив меня с художниками, показал мне несколько эскизов декораций и костюмов. Когда Баллюзек и Лошаков ушли, Протазанов спросил, нравятся ли мне эскизы. Я только бегло успел посмотреть некоторые из них, но больше мне понравились эскизы Лошакова. Баллюзек резко отличался от него по манере, сразу же мне вспомнились иллюстрации Александра Бенуа к «Пиковой даме». Протазанов, улыбаясь, сказал:
— В противоречиях выявляется истина.
А в данном случае эта истина лежит посередине — Баллюзек более формалистичен, это у него от импрессионизма, ну, а Лошаков правоверный поклонник Репина, Васнецова… Узнав, что я внимательно вчитался в «Отца Сергия», и видя, что я не понял еще, чем привлекает его экранизация этой повести, Протазанов передал мне две большие тетради разного формата — это были литературный и режиссерский сценарии: — Прочтите, и вам будет более понятен путь, которым я пришел к решению этой, я вполне сознаю, ответственной задачи. <…> Два часа просидел я в кабинете Протазанова, знакомясь со сценарной грамотой. Кое-что я понял, скорее — почувствовал. Повесть Толстого была расширена, эпизоды ее психологически расшифрованы. Появились новые сцены, которые в повести были только намечены, яснее стало, какую подлую роль сыграл «человек в ботфортах в жизни князя Касатского. <…> Тетрадь с режиссерским сценарием тоненькая — сценарий написан каким-то телеграфным языком. В его коротких строчках заключалось взволнованное действие. Действие перебивалось, менялось, останавливалось, чтобы снова броситься вперед. Так сердце, ровно бьющееся, вдруг в волнении начинает давать перебои, замирать, а затем лихорадочно стучать. В кабинет вошел Мозжухин <…> Я поделился с ним своими впечатлениями… Сравнение взволнованного сценарного действия с его частыми перебивками, переменой места действия и сюжетных линийс перебоями взволнованного сердца понравилось Мозжухину.
— Это очень метко сказано — актеру надо добиваться, чтобы зритель как бы слышал взволнованный стук сердца героя, артист не говорит, но у него есть глаза, лицо, а лицо — это зеркало души! <…> В тот же день я вновь встретился с Протазановым. Разговор шел о сценарии <…>
- Я очень увлекся произведениями Толстого, — сказал Протазанов, — и пришел к выводу, что постановка картины <…> для меня необходима. Мне очень захотелось создать образ князя Касатского. Это трудно. Характер полон противоречий, но это меня и увлекает.
< …> Он сказал, что поручает мне, «знатоку стилей», как он выразился, заботу о костюмах, мебели, аксессуарах эпохи Николая I. Он просил меня заняться организацией съемки в Кадетском корпусе <…>
— А что, если корпус закрыт, кадеты распущены по домам?
— Попытайтесь, — сказал Протазанов, — арендовать на два дня зал Дворянского собрания
<…> Организация этих двух важных сцен будет вашим первым шагом в кино. Желаю успеха. <…> На следующий же день я отправился в Кадетский корпусе. Я прошел, никто меня не остановил и пропуска не спросил. По двору бродили кадеты разных возрастов, старшие курили. Очевидно, начальник-генерал и его помощники-полковники были уволены, а может быть, и арестованы. За начальника корпуса оставался капитан Бахметьев. Я встретил его на парадном крыльце <…> и рассказал о цели своего визита. Он слушал меня внимательно, но, кажется, не понял, в чем дело, <…> после некоторого раздумья сказал:
— Я созову кадетов старшей роты, поговорите…
<…> Дядька привел меня в парадный зал, и я предстал перед нашими будущими артистами <…> Я очень коротко рассказал содержание сцены, в которой они должны сниматься. Кадеты молчали. По выражению лиц я понял, что далеко не все юные вояки… одобряют мой критический рассказ о злобной воле императора Николая I. Правофланговый решительно отчеканил:
— Мы подумаем, ваше благородие, и дадим ответ.
<…> Из Кадетского корпуса я сразу поехал в Дворянское собрание. С трудом разыскал коменданта здания, очень скромного юношу. Я рассказал ему о киносъемках… Услышав, что в инсценировке участвует артист Мозжухин, он совсем расцвел и обещал свое содействие. За аренду зала он назначил всего 150 рублей за съемочный день. <…>

Я играла в этом фильме эпизодическую роль купеческой дочки, соблазняющей отца Сергия. Роль необычайно трудную — вообще, а для актрисы молодой, не владеющей тайной мастерства, — тем более. Мы много репетировали, пробовали — ничего не получалось. Были и слезы. У нас, актеров, есть примета: «Пока не поплачешь, — ничего не получится». И не получалось! Я никак не могла преодолеть смущение, была робка, мне было как-то неловко, стыдно… Купеческая дочка трактовалась как «сексуально-ненормальная девушка». Никакой «сексуальной ненормальности» не выходило, да и вообще было очень плохо. Однако Яков Александрович Протазанов не «снял» меня с роли, а, наоборот, терпеливо и творчески увлекательно стал искать вместе с П.П. Мозжухиным <…> как мне помочь.

<…> «Вы это сможете, и я знаю, что роль эта должна хорошо у вас получиться», — говорил Яков Александрович, шагая по павильону и ударяя себя по ногам палочкой, — и вдруг крик: «Знаю! Знаю, как ее нужно играть!» И внезапно Яков Александрович решил этот трудный, несколько опасно-скользкий образ очень интересно и, казалось бы, просто. Он положил в основу актерского выражения состояния персонажа — смех, настоящий смех! Это так облегчило мою работу, упростило задачу, что я почувствовала себя спокойно, уверенно, и в результате получился образ не патологически-болыюй, а обаятельной, искренней, но «странной» девушки. Я полюбила эту роль, за которую потом получила много похвал от Якова Александровича и от Владимира Ивановича Немировича-Данченко…

B. Орлова, 1945. 274

В Петрограде в сороковых годах случилось событие: молодой красавец-кирасир князь Степан Касатский внезапно покинул привычную светскую жизнь, отказался от блестящей карьеры при дворе и, отдав имение сестре, поступил в монастырь с именем о.Сергия. Тяжелая внутренняя драма, пережитая князем Касатским, предшествовала его решению стать монахом: он узнал, что горячо любимая им девушка, его невеста Мария Короткова — бывшая возлюбленная Николая Павловича. Жизнь в монастыре сначала текла легко и спокойно; природная склонность Касатского к точному исполнению долга, твердость воли, сознание необходимости послушания и смирения — все это помогало ему в его новой жизни, выдвигало в глазах духовного начальства. Через несколько лет он был назначен в близкий к столице монастырь. Но переход в этот монастырь не принес о. Сергию счастья. Темные потребности тела, озлобление против нового духовного начальства и проистекающее отсюда недовольство самим собой заставили о. Сергия вскоре покинуть этот монастырь и искать уединения и покоя в Тамбовской пустыни, где он и стал жить полным затворником. Сомнение и тоска продолжали по временам тревожить душу монаха, но однажды одно обстоятельство послужило переломом в тяжком состоянии духа о. Сергия. Одна молодая легкомысленная женщина во время веселой пьяной пирушки держала пари, что проникнет в келью о. Сергия и проведет у него ночь. Под видом заблудившейся прохожей она заставила отшельника отворить для нее двери кельи и вместе с собой внесла в нее дыхание жизни, греха и соблазна. И о. Сергий был уже готов уступить властному призыву плоти, но нечеловеческая сила воли спасла его на этот раз от соблазна: он отрубил себе топором палец на руке, повергнув женщину в стыд и раскаяние.

После этого душа о. Сергия, казалось, очистилась от греха и соблазна: его молитвы стали искреннее, его вера стала живее, его слава как чудотворца росла, проникая в народ, и целые толпы стекались к нему, ища молитвы и исцеления. Порой отца Сергия тревожило то, что он ушел от своей прежней простой, тяжелой работы, что его жизнь стала спокойнее и сытней, что в душе его нередко вспыхивает удовлетворение тем почетом, который его окружает. Но он гнал от себя докучные мысли, отдаваясь течению жизни. Однажды еще одно обстоятельство толкнуло его на новый путь. К нему в монастырь приехал один вдовый купец с больной дочерью, прося исцелить ее от недуга. О. Сергий согласился исполнить его просьбу и принял девушку наедине в своей келье. Внезапно нахлынувшая волна страсти одержала верх над всеми доводами рассудка и сознания, и о. Сергий пал в самую бездну греха. Тогда о. Сергий ушел из монастыря, ушел к простым, но чистым сердцем людям, которые научили его истинной вере и смирению. Он стал простым странником и ходил от деревни до деревни, сходясь и расходясь со странниками и прося Христа-ради хлеба и ночлега. Восемь месяцев проходил так Касатский; на девятом его задержали в губернском городе и, как беспаспортного, взяли в часть. Его причислили к бродягам, судили и сослали в Сибирь.

КГ. 1918. № 19• 8

Одна из крупнейших русских фирм долгое время рекламировала инсценировку повести Л.Толстого «Отец Сергий» и наконец встряхнулась и от рекламы перешла к делу. Картина была снята в течение прошлого месяца и на днях состоялся просмотр «Отца Сергия» перед приглашенной публикой. <…>

Пусть во многом можно не соглашаться с авторами инсценировки, пусть много допущено ими ошибок при осуществлении задуманного, пусть, наконец, не использованы все возможности, какие были у фирмы при постановке такой грандиозной ленты, — все это можно простить во имя сделанного, во имя осуществленной попытки дать Льва Толстого, а не Фому Опискина на экране.

КГ. 1918. № 19. 2

Не первый раз русская кинопромышленность делает попытки на приспособление классиков по потребностям и вкусам рынка, и не в первый раз ради занимательности фабулы погибает дух произведения. Картина должна быть занимательной — вот тот суровый закон покупателя, который губит последние проблески искусства в кино. Разве в «Отце Сергии» Толстой заботился об эпохе, нравах и обычаях? Почему же тогда обращено главное внимание на внешнюю сторону произведения и утрачен дух его? Если хотелось «блеснуть» постановкой: показать «всамделишную» церковь, снять Благородное собрание, — можно было написать оригинальный сценарий. «Отца Сергия» надо было поставить благоговейно, без выкрутас и трюков — хотя бы на черном бархате, но выявить мысли и душу Толстого. <…> Вот в этой созерцательной неподвижности надо было искать разрешения изобразительности путей внутренней борьбы, и исполнитель их всегда мог бы найти, если бы не увлекся пошлым и шаблонным способом экранизации волнения.

И когда, найдя в себе силы отрубить палец и болью физической подавить похоть и дать торжество духу, Сергий входит снова в пещеру, режиссер дает только первую половину толстовской надписи: «Милая сестра, за что ты хотела погубить свою бессмертную душу?» и опускает вторую, более значительную: «Соблазны должны войти в мир, но горе тому, через кого соблазны входят…» И не надо было давать первого плана на полу лужи крови, что уместно в детективной драме, а не у Толстого; не надо было давать положение на коленях грешницы, ибо у Толстого — это сильней: она идет в сени и видит топор и палец, а Сергий в это время уходит за перегородку и больше ее не впускает к себе.

В. Висковский. За деревьями не видно лесу. — МЭ. 1918. № 3 -4—6

Гордость! Гордость, перед которой свят даже грех похоти, — вот лейтмотив душевных настроений Касатского, первопричина трагедии его жизни. И эта гордость исчезла в киносценарии, и вместе с ней исчез ясный смысл произведения, его уловимая идея. Осталась голая похоть. Князь Касатский, впоследствии отец Сергий, проходит в поле зрения похотеборцем и эротоманом. По-видимому, такой эффект случился помимо сознательной воли автора инсценировки. Последний как будто старался не уходить от Л. Толстого. По крайней мере сохранена сцена свидания Сергия со свитским генералом, его прежним товарищем по полку, — свидания, так больно уязвившего гордость князя монаха. Однако эта сцена совершенно непонятна и излишня в перспективе киноинсценировки. Но, с другой стороны, выброшен из повести эпизод с двоюродной сестрой Касатского, Прасковьей Михайловной — эпизод, который, может быть, потребовал бы лишних надписей, но который является весьма существенным для характеристики перелома в душе Касатского, эпизодом во всяком случае более существенным, чем странничество Касатского по проселочной России. <…> Кадр с вечеринкой в крестьянской избе, с последующим контрастным кадром бала, следует беспощадно признать вообще безвкусной с литературной и всякой иной точки зрения выдумкой. Финал картины вообще беден и беззвучен, и чрезвычайно характерно, каким образом создатели картины хотели скрыть свою беспомощность в художественной и литературной речи. Они показали еще раз картину бала, приписав это яркое воспоминание божьему человеку, даже имя свое предавшему забвению. А в то же время подлинный финал Толстовской повести дает смысл всему произведению, освещая ее ясным светом истинной мудрости и благой человечности. В повести Касатский, сосланный в Сибирь, «работает у хозяина в огороде, учит детей и ходит за больными». В картине Касатский бредет с партией арестантов. На этом сюжет прерывается.

Может быть, авторы картины преследовали, помимо художественных заданий, еще цели политическо-агитационные, отдавая гражданскую дань духу времени. Едва ли это было нужно. О терниях старого царизма все наслышаны давно. Небрежная и поспешная инсценировка финала, сбивающегося на дешевый стиль знакомых киноромансов вроде «Запрягу я тройку борзых», вредит впечатлению от целого и оставляет неоконченной на экране Толстовскую повесть. Приходится только пожалеть, что во всех более или менее широких художественных замыслах в русской кинематографии неизменно страдающая роль выпадает на долю литературы. Литературный вкус с трудом прививается работникам экрана. Торжествует любовь к показной пышности, к развлекающим трюкам. В разгуле режиссерского тщеславия гибнет целомудрие литературного вдохновения, и штампованный узор кредитного билета мнит себя непобедимым перед скромным лицом высокого искусства. И все-таки лучше что-нибудь, чем ничего. Если несовершенно выполнение, то прекрасна мысль, и повесть великого писателя на экране прочтется каждым с удовлетворением.

КГ. 1918. № 21. 2—3

Конечно, для того, чтобы написать музыку на тему «Отец Сергий», нужно другое дарование, чем у Е. Букке. Здесь нужна большая глубина творчества, здесь нужно творчество в стиле С.В. Рахманинова. Но и то хорошо, что Е. Букке первый начал это большое дело. Увертюра мало стильна для картины и немного длинна, но хорошо, что она есть. Увертюра подготовляет зрителя, она заставляет его отрешиться от всего и отдаться всецело происходящему на экране. От души приветствую это новое начинание в русской кинематографии — давать специально написанную музыку взамен всех этих пошлых цыганских романсов, модных песенок и каких-то музыкальных иллюстраций пианистов-импровизаторов.

В. Брендер. — МЭ. 1918. № 3. 6

Протазанов, который ставил эту картину, прекрасно разрешил в ней задачу композиции кадров. В особенности он умел выходить из положения в массовых сценах, пользуюсь небольшим количеством людей, человек в 100 или 200, для изображения тысячной толпы. Все искусство его заключалось в уменьи так расставить перед аппаратом каждого из участвовавших в массовке <…>, что потом на экране получалось впечатление тысячной толпы.

М.Горичева, 1946. 12 — 13

По распоряжению киевского градоначальника запрещена была демонстрация картины «Отец Сергий». Картина демонстрировалась в театре «Экспресс». На другой день запрещение с картины снято. Владельцы театра предъявляют к властям иск за нанесенные убытки от закрытия театра вследствие снятия картины.

Театральный день (Одесса). 1918. № 137-6

<…> в «Кино-Арсе», что на Тверской, показывали «Отца Сергия». И в зрительном зале — шинели, лусканье, грязь. Сидела рядом со мной дама в суровом черном платье, на висках седина недавняя; держала за руку молоденькую, лет семнадцати, с розовыми щеками, с розовой — ко всей жизни с верою и радостью — улыбкой. Когда на экране показывали бал при дворе, и вышел Николай I, и дамы, приседая, прошли чинным церемониалом перед императором, и в белоколонном зале понеслись под мазурку пары, на сухих щеках дамы вспыхнул пронзительный румянец, и видно было, как рука крепче впилась в руку девушки. Я слышал, как она зашептала: «Маничка! Маничка! Смотри — ты этого никогда в жизни не увидишь, никогда в жизни! Смотри…» Да, это было красиво. И красива была острая печаль женщины о жизни, ушедшей в невозвратимое. Никогда.

Ю. Потехин. Разными глазами. — Накануне (Берлин). 22.05-1924. № 115-3

На Невском, в знаменитом «Солейе» или «Паризиане» идет картина по рассказу Толстого «Отец Сергий»… Каждый день в тесном зале происходят антисоветские демонстрации. Как только на экране появляется Николай I, гремят дружные аплодисменты. Хоть и темно, тут все же некоторый риск. Но, оказывается, можно и без малейшей опасности громить во весь голос советскую власть.

Л. Любимов, 1963. 86—87

На прошлой неделе были показаны фильмы, представившие британской публике г-на Мозжухина, русского актера, о котором много говорили. Наиболее примечательной из двух постановок был «Отец Сергий» по повести Толстого, но постановка по ряду причин не удалась в том виде, как ожидалось. Можно предположить, что фильм был снят определенное время тому назад с плохим качеством фотографии и потому не вызвал к себе такого внимания зрителей, как другие зрелищные ленты. <…> В целом вещь поражает своей неприятностью и ненужностью. Г-н Мозжухин взялся за трудную задачу изобразить своего героя от юности до дряхлых лет. Мы предпочли его в образе разбитого и разочарованного старца…

Вырезка из неустановленной английской газеты (весна 1918). — New York Public Libraiy. Robinson Locke Collection, ser 2. V. 76

Иван Мозжухин — самый выдающийся актер Московского Художественного театра — часто появляется на сцене Императорского драматического театра и считается выдающимся актером всей России. Он изображает своего героя или злодея, с одинаковой скоростью показывая развитие характера от восемнадцати до восьмидесяти лет. Одним из последних распоряжений низложенного царя Николая было распоряжение, разрешившее актеру участвовать в постановках г-на Каплана.

Moving Pictures World (New York). 25.08.1918

Он с одинаковой легкостью исполняет образы благородных героев Фрэнсиса Бушмэна и простолюдинов Стюарта Холмса. Его, правда, не сравнивают с Чарли Чаплином, но отмечают определенное сходство с Дугласом Фэрбенксом. Мастерски владея приемами грима, он охотно прибегает к полному изхменению внешности, если этого требует роль. Мастерство этого актера столь велико, что ему под силу герои, претерпевающие возрастные изменения от восемнадцати до восьмидесяти лет.

Величайший русский фильм по роману графа Льва Толстого только что доставлен в Германию после того, как на негатив Советским правительством был возложен арест. Под художественным руководством Иосифа Ермольева. <…> Прокат «Viking-Film» <…>

Голос России (Берлин). 06.08.1922. № 1025- 8

Я присутствовал <…> год тому назад на просмотре «Отца Сергия» в одном из больших театров Берлина. И тогда даже эта отнюдь не реакционная картина породила невероятно много контрреволюционных толков и потому лишь, что было анонсировано, что эта картина «вырвана из ужасной большевистской пасти», благодаря усилиям патриотической контрабанды.

А. Эгельбрахт, 1923. 1

Драма не драма, роман не роман, а сама жизнь, и кто видел эту картину, тот понимает, что это сильнее и драмы и романа. Ведь искрящегося снега так, как видит его зритель, не нарисует и сам Толстой. Ни одна актриса не будет себя так вести, так искренно перед театральной публикой, как делает это Лисенко перед аппаратом. И на ленте остается более сильная правда, чем бывает на сцене. Радостно глядеть на такой фильм — произведение гениального художника. Тут сила Толстого и сила Мозжухина соединились.

Б. Лазаревский. — «Кинотворчество» (Париж). 1924- № 2. 18

<…> Мозжухин, изображающий трагедию «Отца Сергия» <…> и бесчисленного количества романтически настроенных русских интеллигентов в тех мелодраматических фильмах, которым в свое время братья (так! — Ред.) Ханжонковы наводняли русский экран, — больше нас не трогает.

Гарри А. И.И. Мозжухин. М.; Л., 1927-5—6

«Отец Сергий» <…> для нас скорее наивен, чем плох. Странно смотреть на фильм, сделанный одиннадцать лет назад, глазами сегодняшнего дня. Даже самому неискушенному зрителю заметна эволюция изобразительных средств в кино, проделанная им за это время. Зрители относятся к фильму просто как музейному документу, какой-то исторической «экзотике». «Сергий» не смонтирован, а просто склеен в порядке чередования сцен. «Театр» здесь даже не прикрыт кинематографической видимостью. Все сцены заведомо мизансценировались и разыгрывались как театральные, а актеры ходили в театральном гриме и по-театралыюму «страдали».

А. Разумовский. — ЖИ. 1928. № 39-7

Показывать «Отца Сергия» — это значит заведомо возбуждать интерес к церкви, к религии. Вместо того, чтобы к толстовским дням преподнести нашему зрителю крепкую советскую антирелигиозную фильму, Совкино, точно старьевщик, разрыло кляузную рухлядь, демонстрируя ее при помпезной рекламе исключительно по торгашеским соображениям. Стыдно за Совкино. <…>

Полтора часа приходится наблюдать за «переживаньицем» Мозжухина, напоминающего игру провинциального актера. Убогость постановки низводит картину на нет, делая ее абсолютно никчемной.

Долой с экрана «Отца Сергия»! — Газ. «Кино» (М.). 1928. N° 40. 5