1908. Русская свадьба 16 столетия

Историч. картина в 5 сценах. 245 м.

Т/д А. Ханжонков.

Выпуск 25.IV. 1908

Сцен. и реж. Василий Гончаров

опер. Владимир Сиверсен.

худож. В. Фестер (по сюжетам исторических полотен Константина Маковского).

Актеры: Александра Гончарова (невеста), Е. Фадеева (ее мать), Василий Степанов (ее отец), Андрей Громов (жених), Лидия Триденская (его мать), Петр Чардынин (его отец), Павел Бирюков, Иван Камский, И. Потемкин, М. Токарская (сваты и гости).

По пьесе П. Сухонина «Русская свадьба в исходе XVI века».

<…> Молодой боярин с товарищами не могли сдержать коней и налетели на встречную повозку. Лошади спутались, повозка опрокинулась…Боярин выскочил из саней, бросился к повозке и обомлел… На снегу без чувств лежала красавица-боярышня… Он бережно уложил ее в повозку, помог распутать коней, успокоил мамку боярышни, и повозка тронулась… Но долго стоял еще добрый молодец, провожая восторженным взглядом удаляющуюся тройку, и только когда она скрылась, он спохватился, что не узнал даже, кто была пленившая его боярышня… Но думушка о ней запала в его сердце… Приехал домой грустный, а тут новая беда: отец сосватал ему невесту, и хоть дружки его и уверяли, что невеста — красавица писаная, и рад бы отказаться, да не смеет ослушаться воли родительской, а образ чудной незнакомки не дает ему покоя. И невеста горюет. Хоть и видела она тайком жениха, и люб он ей, да боится, будет ли она люба ему? Но воля родителей — закон. Сосватали — перевенчали. Пируют гости на свадебном пиру, рекой льется пенное вино, но грусть не сходит с чела молодого, полонила его сердце встречная незнакомка, и не знает он, кто его молодая жена, по обычаю не видел ее доселе без покрывала… Грустный приходит он в опочивальню, неласково встречает молодую, нехотя велит ей снять фату, взглянул — и замер от восторга: перед ним стоит его чудная незнакомка! В какие жаркие объятия заключил он ее! Как стал целовать-миловать!

СФ. 1909. N° 14. 10

Гончаров очень просил нас не бывать в Народном доме до генеральной репетиции, пока он совершенно не закончит все подготовительные работы. Он, видимо, решил поразить нас новизной и оригинальностью ожидаемого нами зрелища.

<…> Когда мы с оператором Сиверсеном и еще несколькими лицами, причастными к этому делу, в долгожданное утро расселись по приглашению Гончарова в первом ряду партера, занавес взвился. На сцене находились все артисты, занятые в предстоящих съемках. Наш Гончаров, как конферансье, отделился от них, подошел к рампе и громким голосом объявил: сцена такая-то из пиесы (он так произносил это слово) такой-то, исполняют такие-то и такие-то. С легким поклоном он отошел вглубь сцены и оттуда, похлопав в ладоши, воскликнул: «Внимание! — мы начинаем». Перед нашими глазами прошел ряд сцен. Все они представляли собой какую-то цирковую пантомиму в бешено-ускоренном темпе -, артисты, загримированные, в прекрасных боярских костюмах, по звучным репликам Гончарова без малейшей запинки подходили, уходили, целовались, плакали и даже умирали с такой поспешностью, будто бы на все это злой судьбой им была отпущена самая незначительная часть времени. С подобной трактовкой игры согласиться было невозможно, а поэтому и произошло,по выражению Гончарова, первое «нарушение его режиссерских прерогатив!».

Из расспросов артистов я узнал, что репетиции производились по секундомеру и что нашему режиссеру пришлось много потрудиться, пока вся труппа набрала нужный темп и освоила его. Съемки пришлось отложить на некоторое время и приняться за отучивание актеров от усвоенных ими поспешных движений. Василий Михайлович сначала закапризничал и категорически отказался участвовать в этой «дискредитирующей его режиссерское звание» работе, но потом смягчился и, взвалив всю вину на французскую школу, начал разрабатывать ее «русский вариант» <…> Наконец, все трудности так или иначе были преодолены, и мы приступили к съемкам.

Эти съемки прошли сравнительно гладко. Правда, были некоторые заминки, но к вечеру надо было закончить съемки всех трех картин и освободить сцену для театрального спектакля, и времени для дипломатических переговоров и ссор совсем не оставалось. Главным врагом Гончарова в режиссерском деле был его темперамент: как только включался свет (кроме обычных огней рампы в нашем распоряжении было еще четыре плохоньких юпитера) и начинал трещать съемочный аппарат, Василий Михайлович терял всякое самообладание — он, стоя около аппарата, кричал, размахивал руками, хлопал в ладоши и так остро переживал все происходящее на сцене, что рвался туда — за пределы дозволенного… Чтобы оградить объектив аппарата от неожиданных вторжений нервного режиссера, оператор настоял на назначении специального человека, которому вменялось в обязанность стоять «начеку» позади режиссера и по возможности незаметно удерживать его за пиджак. Мероприятие это не вызывало со стороны Гончарова никаких протестов лишь потому, что в моменты самой съемки он находился как бы в трансе и ничего не замечал вне сцены, в том числе и подергиваний своего, так сказать, «охладителя».

Было бы совершенно несправедливо освещать деятельность Гончарова только с юмористической стороны, наоборот, многие его указания были весьма толковые и принесли большую пользу делу. Так, он распорядился во избежание возможного ухода тогда еще малоопытных исполнителей из поля зрения объектива набить на полу сцены светлые бруски, точно обозначавшие границы действия; он запретил оглядываться на подающих реплики и смотреть в объектив аппарата и т.д. и т.п. Да и самый почин Гончарова с Введенским Народным домом, на сцене которого произошло первое в России знакомство театра с кинематографом, был очень удачен: там мы обрели основное ядро нашей кинотруппы.

<…> Выпуск снятых в Народном доме картин вследствие кустарного оборудования нашей лаборатории затянулся надолго <…> «Русская свадьба» прошла очень скромно <…>

А. Ханжонков, I960. 339—340

Сценария не было. Режиссер В.М. Гончаров сказал нам: «Делайте то, что я вам буду говорить». И мы делали. Чтобы точно уложиться в метраж, В.М. Гончаров включил секундомер и сказал: «На благословение даю две минуты». Что тут началось! От страха, что вот-вот могут пройти драгоценные две минуты, мы совсем обезумели и всю сцену провели в таком быстром темпе, что, когда фильм вышел на экраны, невозможно было понять, благословляют нас родители иконой или быот ею по голове. Позже стали устраивать просмотры отснятого материала: на них могли видеть ошибки, просчеты — так накапливался опыт.

А. Гончарова,1967. 27

Остановились на трех сценариях: «Купец Калашников» (Лермонтов), «Русская свадьба» (Сухонин) и «Выбор невест». Я уговорил участвовать всю нашу труппу и добился разрешения сделать съемки в театре, так как, конечно, никаких павильонов не было… Я сомневался, выйдет ли что-нибудь у нас в совершенно темном театре. Но у Ханжонкова было несколько юпитеров, и мы приступили к работе. Никто из нас не имел ни малейшего понятия о съемках, шли, что называется, «на ура», но зато все горели искренним желанием сделать все возможное. Все павильонные сцены из двух постановок — «Купец Калашников» и «Русская свадьба» — были отсняты в один день, а на следующий была заснята натура. Интерес к русским картинам был настолько велик, что когда появились объявления о выпуске — заказы буквально посыпались как из рога изобилия.

П. Чардынин, 1926. 3