Драма. Метраж неизвестен.

Акц. о-во «А. Ханжонков и К°».

Выпуск 3.IX.1917.

Сцен. Н. Денницына,

реж. Евгений Бауэр,

опер. Борис Завелев,

худож. Лев Кулешов.

Актеры: Николай Радии (Дмитрий Гжатский, адвокат), Лидия Коренева (Зоя Веренская, богатая вдова), Тася Борман (Ли, ее дочь), Лев Кулешов (Энрико, художник), Н. Денницына (гувернантка Ли), Эммочка Бауэр (девочка), Александр Херувимов (доктор).

Фильм сохранился без надписей.

Давно, целых 10 лет гоняется за счастьем Зоя Веренская и ее испытанный друг Дмитрий Гжатский, но все время между ними стоит Ли, дочь Зои. Десять лет тому назад умер муж Зои, и счастье было так близко, но Зоя не согласилась, так как Ли слишком обожала покойного отца, и Зоя не хотела оскорбить ее и оттолкнуть от себя. Дмитрий измучился, устал в этой погоне за счастьем. «Опять весна, новая, яркая, а что она принесла нам?» — печально говорит Дмитрий. Зоя успокаивает его: «Теперь уж немного ждать, скоро Ли составит свое счастье, и мы будем свободны». У Ли болят глаза, и врачи советуют отвезти ее на море. «Ей необходима яркая смена впечатлений, иначе она ослепнет» — таков диагноз консилиума врачей. На эту-то поездку и рассчитывает Зоя, не видя, что делается в сердце Ли. Надежды Зои не оправдались. На курорте Ли действительно нашла себе друга — Энрико, но только друга, которому она и поверила тайну своей любви к Дмитрию.Эту тайну случайно подслушали Зоя и Дмитрий, и она была для них ударом. Дмитрий решил уехать в Москву, думая, что Ли его забудет, но и эта надежда рухнула. Ли призналась матери в своем чувстве к Дмитрию и просила помочь ей, Зоя была не в силах отказать. Они вернулись в Москву, и Зоя просит Дмитрия ответить на любовь Ли. Но на жертву способна мать, а Дмитрий не согласился, и все уговоры Зои не имели успеха. Когда Ли лично пришла к Дмитрию, то на ее признание он ответил, что любит другую. Это признание погубило Ли окончательно, и свет для нее <…> померк навсегда.

ВК 1917. N° 125. 38 -40

В картине «За счастьем» надо было сделать спальню богатого дома, где на кровати лежала тоненькая болезненная девушка. Чтобы подчеркнуть ее состояние, я для контраста поместил в декорации ряд больших белых колонн, огромную, лепную в стиле рококо золотую кровать, а в качестве «диковинки» первого плана мне понадобился резной деревянный позолоченный амур (его я задумал повесить на ниточке между колоннами). Нужного Амура на складе фабрики не оказалось, но я нашел его в одном из мебельных магазинов. За прокат амура владелец магазина запросил слишком дорого, и Ханжонкова предложила мне или отказаться от этой «диковинки», или оплатить прокат за свой счет. Я согласился заплатить за амура. На экране он получился нехорошо, непонятно и невыразительно. В качестве эксперимента я поставил декорацию, раскрашенную белыми тонами, лишь слегка отличающимися друг от друга. Оператор Завелев сначала не хотел снимать. Но режиссер Бауэр, поставив у двери лакея, загримированного негром, настоял на съемке, и декорация очень хорошо получилась. Как-то потребовалось за полчаса поставить декорацию гостиной. Мы с Бауэром придумали повесить черный бархат как фон, а перед ним расставили позолоченную мебель; на экране получилась вполне пристойная декорация, но, правда, какого-то символического характера <…>. С ощущением чего-то большого и нового, каких-то еще смутных, но радужных перспектив впереди я уехал со съемочной группой Бауэра на натурные съемки в Ялту.

В Крыму меня ждал тяжелый удар — мой любимый режиссер и учитель сломал ногу, потом заболел воспалением легких и к концу лета умер. Во время болезни Бауэр уговорил меня попробовать свои силы в актерской профессии. <…> Приглашение на роль состоялось отнюдь не потому, что во мне видели скрытые актерские дарования, просто заболел актер Стрижевский, и надо было срочно найти замену. Я должен был изображать молодого художника, безнадежно влюбленного в ту самую девушку, которую я водрузил среди «леса колонн» на гигантскую золотую кровать.Обстоятельства осложнялись тем, что я на самом деле и действительно безнадежно был влюблен в эту актрису. Вероятно, это-то и учел Бауэр (он сохранял общее руководство съемками, лежа в постели) и понадеялся на естественность моих переживаний. Я до сих пор отчетливо помню ту необычайную скованность в движениях и действиях, которую я испытывал. Но вместе с тем я был предельно искренен в своих переживаниях, нервно ломал пальцы и восторженно размахивал рукой, произнося: — Солнце и небо приветствуют вас, принцесса! А когда моя любимая по сценарию уходила к другому, я, сидя на камне среди бушующего морского прибоя, по-настоящему плакал навзрыд. Но на экране мы увидели, что более комическую сцену не мог изобразить ни Глупышкии, ни Макс Линдер. Вот что значит натурализм, да еще без школы и таланта!

Л. Кулешов, 1975. 31 -32